Авторка: Александра ЯСЕНЕВА
О вопросы сексуальной ориентации трансгендеров сломано немало копий. От устаревших концептов о жёстко предопределённой ориентированности (трансженщин – на мужчин, и трансмужчин – на женщин, соответственно), мы пришли к более менее общепринятому в сообществе консенсусу о том, что ориентация может быть любая, однако это ничуть не проясняет самого предмета, являющегося камнем преткновений.
После того, как мы приняли возможность вариабельности ориентации транслюдей, перед нами встаёт ряд вопросов: как трансчеловеку определять свою сексуальную ориентацию – относительно “биологического” пола или относительно гендерной идентичности? Что ж, с этим довольно быстро разобрались и мэйнстримная точка зрения однозначно гласит – относительно гендерной идентичности. Это означает, что если, скажем, трансгендерную женщину привлекают только другие женщины, то она считается гомосексуальной. Несмотря на это медикализирующий дискурс, идущий ещё от Гарри Бенджамина, долгие годы пользовался прямо противоположным определением (т.е. относительно “биологического” пола), что вносит неразбериху по сию пору. Однако, в рамках этих подходов невозможно, например, определить сексуальную ориентацию интерсекс человека с бигендерной идентичностью, которого привлекают исключительно мужчины.
В качестве одной из попыток преодолеть сложившийся терминологический конфуз в двухтысячных годах была предложена альтернативная терминология, основывающаяся на том, на кого направлено влечение – на женщин, мужчин или обоих, и в таком случае индивид характеризовалась как гине(ко)фильная, андрофильная или амбифильная, соответственно. Однако, эта концепция также не способна поставить точку в данном вопросе, поскольку неспособна нам ничего ответить на вопрос о транс-/цис- статусе партнёр_ки транс*человека. В итоге мы наступаем на те же грабли – как определять того, на кого направлено влечение: по “биологическому” полу или по гендерной идентичности? А, может, по гендерному выражению? И что делать, если взаимоотношения между этими характеристиками имеют более запутанный характер, чем в цис-случае? Конечно, всегда можно придумать какие-то ad-hoc решения, которые будут сводить концы с концами, однако, по моему скромному мнению, теория сексуальной ориентации обросла уже достаточным количеством защитных поясов, и, возможно, мы стоим на пороге новой парадигмы. Хорошо это или плохо – другой вопрос.
Есть и другой проблемный аспект, проистекающий от столкновения транс* и ЛГБ повестки. Так, например, нередко приходится слышать мнение, что бисексуал никогда не будет встречаться с трансгендером, потому что он бисексуал, а не пансексуал. Но значит ли это, что весь традиционный бинарный набор сексуальных идентичностей – гей, лесбиянка, бисексуалка и бисексуал – трансэксклюзивен? И вопрос не только в том, могут ли, например, лесбиянку привлекать трансженщины или трансмужчины и не только в том, может ли транспарень быть геем, но ещё и в том, что вообще остаётся от этих понятий, этих идентичностей, когда мы вводим их в контексты трансгендерности и, особенно, небинарных гендерных идентичностей.
Ни для кого не секрет, что трансчеловеку в среднем сложнее найти партнёра. В одном из диалогов, касающихся сексуальной ориентации транслюдей я слышала следующую фразу: “В нашем деле – пан или пропал!” Но действительно ли трансгендеры “обречены” на пансексуальность? И, в особенности, их партнёры? Действительно ли любой выход за пределы циснормативной идентичности и влечения приводит нас к необходимости столь радикального пересмотра привычных категорий?
Итак, я подошла к одной из главных мыслей – циснормативности концепта сексуальной ориентации. Действительно, на мой взгляд современным спорам по этим вопросам не хватает историчности. Предлагаются всевозможные схемы, словари и классификации, претендующие на отражение надысторической истины, совершенно забывая о том, насколько социокультурный контекст влияет на формирование сексуальности той или иной эпохи. Однако, как только мы расположим наши понятия на временной шкале, нам сразу становятся очевидны причины накопившихся противоречий. Само понятие сексуальной ориентации появилось задолго до того, как вопросы трансгендерной повестки вышли на злобу дня. Соответственно, и описывало оно социальную реальность времени зарождения соответствующей терминологии – либо в рамках медикализирующего, либо в рамках освободительного и активистского дискурсов.
Поскольку вопросы сексуальной ориентации ставились на повестку движениями преимущественно цис-геев и цис-лесбиянок (и даже если это было не так, их медийный образ был таков), современный дискурс сексуальности формировался в обстановке неявных цис-допущений. И сегодня, когда транс*сообщество начинает подавать голос в этих вопросах, возникают проблемы такого рода, о которых я говорила ранее.
Сегодня, если мы попытаемся разобраться, что составляет собой нашу эпистемологическую единицу или сексуальный субъект, то нам необходимо принимать во внимание различные гендерные компоненты субъекта – от гендеризованных биологических характеристик и гендерной идентичности до гендерного выражения и собственно гендера. Это довольно сложная многомерная модель, в которой индивид может быть представлен точкой в этом многомерном пространстве, которая как-то соотносится с другими классами подобных точек, потенциальных партнёров. Однако, если мы примем во внимание флюидность гендерной идентичности и то, что некоторые люди осуществляют трансгендерный переход, то окажется, что наша точка-индивид вовсе не неподвижна, а описывает в течение жизни некоторую траекторию, и при этом также подвижны классы точек, с которыми она потенциально может вступать в сексуальные, романтические или какие-либо иные отношения в рамках спектра интимности. Если же принять во внимание флюидность сексуальности, различие романтического и сексуального влечений, а также моно/поли-амурность, то окажется, что и набор отношений, связывающих между собой эти точки, меняется во времени. Наконец, если мы учтём историческую релевантность тех или иных характеристик, использующихся для описания индивида, то мы поймём, что само пространство гендера-сексуальности, в котором происходит движение, меняет свою размерность, двигаясь от эпохи к эпохе и от культуры к культуре. Таким образом любые культурно и исторически локальные классификации будут не более чем срезом, редукционистской моделью, адекватной лишь для определённых условий. Такой вот квир.
Казалось бы всё замечательно, многогранно и инклюзивно. Но находясь сугубо в рамках аналитического подхода, т.е. сводя всё к вопросу о гендерных компонентах и компонентах сексуальности индивида, мы рискуем за деревьями не увидеть леса, а именно какие сексуальные и гендерные идентичности (т.е. относительно устойчивые структуры в описанном выше гендерно-сексуальном процессе) являются действующими категориями актуальной технологии сексуальности, и что является движущими силами при изменении гендерно-сексуального пространства. Я убеждена, что если мы хотим сформулировать политическую стратегию, которая поможет изменить существующие отношения в сфере гендера и сексуальности и разрешить, накопившиеся противоречия и проблемы, нам необходимо понять механизмы исторической эволюции гендера и сексуальности. Нам необходимо отыскать те формы общности, которые позволят нам органично организовать борьбу различных угнетённых гендерных и сексуальных групп против гнёта патриархальной системы. И не менее важно – нам необходимо сформировать язык, с помощью которого мы доносим свою повестку, таким образом, чтобы минимизировать возможные парадоксы, недопонимания и ложные дихотомии. Потому что язык, терминологический и категориальный аппарат, должен служить инструментом – как для организации актуальных знаний нашего проблемного поля, так и для формулирования нашей повестки. И если мы не будем формировать свой дискурс исходя из своих потребностей, то за нас это сделает кто-то другой.
С этой точки зрения перед нами как транс*сообществом стоит следующая развилка: либо мы будем пытаться интегрироваться в старые модели сексуальности, подстраивая себя тем или иным образом под их стандарты, либо мы предложим новую и более сложную модель, которая будет адекватна в пределах релевантного нашему движению исторического периода, либо же мы внесём свою лепту в деконструкцию нормативности, предполагаемой любой моделью сексуальности (и тогда вопрос – а что взамен?). Для меня это вопрос открытый и обращённый ко всему нашему сообществу.