Александра Ясенева: Туалетные разногласия

В связи с некоторыми изменениями в законодательстве США (http://www.charlotteobserver.com/news/politics-government/article68401147.html , http://www.nationalreview.com/article/435385/transgender-students-title-ix-obama-administration-rewrites-it) в числе прочего обострились туалетные разногласия между трансактивист_(к)ами и отдельными течениями радикальных феминисток. Речь идёт о том, могут ли люди свободно посещать туалет в соответствии со своей гендерной идентичностью, или они обязаны идти в туалет, соответствующий присвоенному им при рождении полу. Радикальные феминистки, являющиеся сторонницами второго варианта, предполагающего половую сегрегацию в общественных туалетах, утверждают, что эти законы подрывают женские пространства, запуская туда потенциальных насильников, которым ничего не стоит объявить о какой угодно гендерной идентичности, если это поможет им получить доступ к телам женщин. Для обоснования этого тезиса привлекаются различные типы аргументов – от историй о сокращающихся с каждым годом женских сепарированных пространств до упоминания случаев насилия со стороны трансженщин или тех, кто представляется таковыми ради преступных целей (http://femunity.livejournal.com/758655.html , https://outofmypantiesnow.wordpress.com/2013/10/28/when-is-90-not-substantially-all/).

В то время как насилие в отношении женщин со стороны трансженщин действительно не может быть оправдано или замалчиваемо на основе одной лишь их принадлежности к транс сообществу, обобщающие выводы обо всех трансженщинах, которые зачастую делаются на основе этих печальных случаев, выглядят тенденциозно. Хотя, если честно, мне сложно представить, что противницам туалетного равноправия было бы комфортно, появись в женском туалете гегемонно-маскулинный трансмужчина, но вся дискуссия, как правило, строится преимущественно вокруг права трансженщин на посещение женских туалетов. Я уверена, что причина этому – предубеждение в отношении трансженщин. Мы недостаточно “чисты”, недостаточно надёжны, потому что имеем тёмное и мутное прошлое с т.з. гендерного опыта. Возможно, у нас и в настоящем имеются какие-то неотрефлексированные островки мужской социализации (большего или меньшего размера), представляющие опасность для женщин. Наконец, пожалуй, самый весомый аргумент состоит в том, что, открывая трансженщинам доступ в женские туалеты, мы сталкиваемся с проблемой различения трансженщин и мужчин-самозванцев, притворяющихся женщинами с целью облегчить себе задачу совершения сексуального насилия или других противоправных действий с сексуальным подтекстом (например, эксгибиционизм или видеосъёмка). Мы не можем опираться ни на документы, ни на пасс, ни на какие-либо другие внешние признаки, если не хотим дискриминировать трансженщин, разделять их на категории “правильных” и “неправильных”. Таким образом доступ в женские туалеты смогут получить действительно не только трансженщины, но и злоумышленники, и это проблема, которая должна обсуждаться серьёзно. Но что гораздо реже вспоминается в этих спорах, так это то, что насильники-самозванцы представляют угрозу в т.ч. и для самих трансженщин, поэтому наш голос тоже значим в вопросе о том, как сделать туалеты безопасными для женщин в целом, и решать эту проблему стоит вместе. По сути, я не вижу здесь антагонистических противоречий между стремлениями транс и нетранс* женщин. И тем, и другим нужны безопасность и возможность справить нужду. И те, и другие опасаются стать жертвой насилия. Так почему бы не обсудить это вместе?

В целом, логика против предоставления транс*женщинам доступа в женские туалеты хоть и не безупречна, но по крайней мере понятна. Однако когда возникает аргумент о подрывании женских пространств, меня каждый раз мучает вопрос: о чём они говорят? Разве сегрегированные туалеты были завоеванием второй волны феминизма? Конечно, марка “женский” на туалет на культурном уровне защищает это пространство от вторжения мужчины-насильника – женщины могут закричать, потребовать его покинуть помещение и т.д., но это не является действительной защитой в случае, если мужчина решительно настроен совершить изнасилование. Его уголовный кодекс-то не может остановить, не то что бирка… тут нужны меры посерьёзней и понадёжней – например, тревожные кнопки и камеры над умывальником. И, наконец, разве туалет является пространством, где женщины собираются вместе без мужчин ради самоорганизации, разве здесь происходит рост самосознания? Нет, чёрт возьми! Это же туалет! Сюда приходят, чтобы справить естественную нужду.

Выше мы рассмотрели феминистские аргументы в пользу сохранения туалетной сегрегации. Однако, есть и феминистские аргументы против. Почти каждая женщина, которая когда-либо пользовалась общественными туалетами, наверняка замечала, что очередь в женский туалет всегда длиннее, чем в мужской. Многие женщины по этой причине даже ходят в мужские туалеты, когда представляется такая возможность. Но наличие туалетной сегрегации позволяет мужчинам расценивать их как нарушительниц. Нарушительниц, которые заслуживают наказания. И как точно таких же нарушительниц расценивают транс*женщин – не важно идут они в женские туалеты или мужские. И это подтверждается исследованием, опубликованном в 2013 году в журнале общественного управления и социальной политики, в котором приведены результаты опроса, согласно которым 70% трансгендерных респондентов из столицы США, Вашингтона, подвергались словесным угрозам или насилию в общественных туалетах, или же им было отказано в доступе в таковые. Но пол беды, если после отказа есть куда пойти. А если совсем некуда?

Удивительно, насколько сегодня само собой разумеющимся для нас представляется тот факт, что естественная нужда естественным образом приводит к идее преобразования публичного пространства путём организации общественных туалетов. Однако, например, в США до 1887 года туалеты на рабочих местах были только (!) для мужчин, и ситуация исправилась по большей части лишь к 1920-м. В какой-то мере это было наследием викторианской эпохи, когда считалось, что нет смысла строить туалеты для женщин, т.к. они предпочитают находиться дома и редко появляются на публике. Ничего удивительного в том, что это действовало в духе самосбывающегося пророчества, и женщины в самом деле реже находились вне дома из-за “мочевой привязи” – необходимости согласовывать свои действия, передвижения и приём воды и пищи с требованиями мочевого пузыря и социально-приемлемыми возможностями их удовлетворения. Конечно, и тогда выкручивались – использовали походные утки и прочие специальные приспособления, но в целом всё это достаточно усложняло жизнь.

Удивительно, какое страстное возмущение вызывают инициативы некоторых западных феминисток в направлении того, чтобы добиться от мужчин, чтобы те писали сидя и не пачкали унитазы и окружающее пространство (http://pelageya.livejournal.com/1174840.html , http://www.spiegel.de/lebenundlernen/schule/pinkel-debatte-in-norwegen-wann-ist-ein-mann-ein-mann-a-441799.html). В этих же дебатах зачастую всплывает упоминание специальных приспособлений для женщин, позволяющих писать стоя. Всё вместе это рассматривается как угроза маскулинности и покушение женщин на самое святое – право писать стоя. Казалось бы, какой вздор! Откуда у мужчин такая навязчивая идея настаивать на своём исключительном праве на мочеиспускание стоя? Однако если рассмотреть эту лёгкость и гибкость мочеиспускательного процесса как элемент в общей картине, то всё приобретает смысл – мочевая привязь женщин, неравенство в доступе к общественным туалетам, всё это способствует поддержанию того пошатнувшегося за последнее столетие состояния, при котором женщина обязана согласовывать свои активные действия в общественном пространстве с возможностями удовлетворения естественной нужды, обязанности, от которой мужчина избавлен в силу организации этих общественных пространств. И если мы вспомним ту мысль, которую Андреа Дворкин излагает в тексте “Ночь и опасность”, о том, что свобода передвижения является самой фундаментальной свободой и всякая свобода начинается с неё, то всё это приобретает совершенно иной смысл: исключение какой-либо группы людей при планировании общественных туалетов исключает её тем самым из общественной жизни.

Сейчас в аналогичной ситуации исключённости из публичных пространств и отрицания права на справление естественной нужны находятся транслюди. Точно в такой же ситуации, в какой в позапрошлом веке находились женщины в США. Почему нельзя гендерно-нейтральные туалеты сделать дополнительно к мужским и женским? Это бы означало публичное признание существования транслюдей и законности наших естественных прав. Конечно, консервативные круги во власти не могут позволить допустить нечто подобное. Однако добиться существования индивидуальных гендерно-немаркированных туалетов в ряде случаев представляется более реализуемым. Тем не менее эта стратегия мне представляется наиболее перспективной на данном этапе, особенно учитывая тот факт, что дополнительные гендерно-нейтральные туалеты помогли бы не только транс* людям, но и гендерно-неконформным людям, а также позволили бы более гибко балансировать длину очередей в мужские и женские туалеты. Тем более, если позиционировать их не как “туалеты для трансгендеров”, а как туалеты для всех и оставить гендерно-сегрегированные туалеты для тех, кому не комфортно присутствие людей другого пола или гендера в столь интимном и одновременно публичном пространстве, то это с одной стороны не поставит транс* людей перед необходимостью вынужденных каминг-аутов, а с другой стороны сохранит сегрегацию для тех, кому это важно, и, наконец, обеспечит всем возможность справлять нужду в общественном туалете, минимизируя возможные риски физического и вербального насилия.

Если обратиться к истории, то представляется чрезвычайно любопытным тот факт, что когда в 1970ых годах американские феминистки проводили кампанию за принятие конституционной поправки о равных правах для женщин (т.н. “ERA”), которая запретила бы дискриминацию по половому признаку на конституционном уровне, консервативная активистка Филлис Шлэффли и другие оппоненты поправки настаивали на том, что принятие ERA ознаменует конец половой сегрегации туалетов. Их настолько беспокоил этот вопрос, что даже в своих листовках, призывающих голосовать против ERA они называли его “Законом общих туалетов”. Как получилось так, что аргументы антифеминистских движений 70ых вошли в повестку современных феминисток? И почему несмотря на отсутствие однозначности в вопросе за или против, транс-эксклюзивные радикальные феминистки продолжают придерживаться именно политики туалетной сегрегации? Я не знаю истины, но могу предположить, что сохранение пространств, сегрегированных по половому признаку, способствует сохранению актуальности половой политики. Это своеобразная точка укоренения. В последние десятилетия в связи с развитием интернационального транс* движения, захватом академии квир теорией и повсеместной заменой половых терминов терминами гендерной идентичности происходит формирование общественного дискурса таким образом, что говорить о проблемах радикально-феминистской повестки становится чрезвычайно трудно. Дискурс времён второй волны феминизма был комфортен для данной повестки – поставленные в рамках него проблемы выражались чётко, лаконично, взаимосвязано, не порождая того гигантского объёма проблем, которые возникают при их проговаривании в современном мире усложнившейся гендерной структуры. Причём большая гибкость и разнообразие в сферах идентичностей и смешанного опыта гендерной социализации зачастую затушёвывают, а то и вовсе выводят за скобки вопросы пола, репродукции и структурных отношений власти, которые возникают на данном базисе. В этой связи становится понятным гнев радикальных феминисток, чувствующих, как почва уходит у них из-под ног, и цепляющихся за последние островки сегрегированных половых пространств. Мне жаль признавать это, но в этом есть ответственность в т.ч. и транс* движения, которое формировало свой дискурс, не считаясь с потребностями женского движения, хотя в большей степени эта ответственность относится к тем интеллектуал_кам и академии, которые давали теоретическое оформление сдвига парадигм. Конечно, на бытовом уровне эти проблемы ощущаются пока не так остро, как в интеллектуалистской среде. Однако, что будет, если понятие “женщина” лишится какого-либо реального социально-распознаваемого содержания, но гендерно-половые отношения останутся прежними? Проблемы никуда не исчезнут, но мы потеряем язык, описывающий патриархатную систему угнетения, а значит и знания, необходимые для организации борьбы с ней.

И вот мы здесь. В ситуации, когда радфем хотят вернуть былую силу и славу и завершить дело женского освобождения, а транс* люди просто хотят пописать, не подвергаясь насилию – юридическому, физическому, психологическому, вербальному… Транс* люди имеют на это право, как и все люди. Как и все люди, транс* люди не должны подвергаться пыткам или лишаться возможности удовлетворить свои базовые человеческие потребности. “Не за счёт женщин!” – ответят радикальные феминистки. “Но маргинализуемые группы не имеют ресурсов для борьбы, и ваш долг как привилегированных…” – парируют им интерсекционалист_ки. Я лишь вздохну. Есть ли выход из этого тупика, или самая возможность диалога между нашими движениями отсутствовала изначально? Я верю, что есть. Но он потребует движения с обеих сторон: с одной стороны, если радикальные феминистки перейдут от укоренения за дискриминационные в отношении транс* людей практики к новой половой и гендерной политике, учитывающей вызовы современного мира, и, возможно, идеи таких классиков радикального феминизма, как Андреа Дворкин и Суламифь Файерстоун о поле как классе, а не касте, могут оказаться чрезвычайно плодотворными здесь; с другой стороны, если транс* движение будет готово к открытому и честному диалогу о тех теоретических предпосылках, на которых оно базируется, к обсуждению их в свете феминистской критики и соответствующему преобразованию. Если транс* движение будет готово если не отвечать, то по крайней мере крепко думать, а не убегать или отмахиваться от неудобных вопросов и меняться, чтобы быть способными выражать интересы транс* людей и добиваться их реализации в рамках общей антипатриархатной борьбы. И, конечно, всё это касается далеко не только туалетов. Но прежде всего, это потребует прекращения демонизации друг друга, желания слушать и слышать, а не развешивать ярлыки и создавать жупелы.

В конечном счёте, это пошло бы на пользу обоим движениям, поскольку любой конфликт – это прежде всего возможность через глаза оппонента взглянуть на самого себя. И лишь такая радикальная рефлексия может привести к радикальным изменениям.