Наверняка вы обращали внимание, что материалы про транс*людей, ориентированные на широкую аудиторию, довольно однообразны: дискурс «мы такие же как вы», пережевывание темы медицинских и пластических вмешательств, сравнение внешности «до и после».
Если вам хочется понять, как такая ограниченная, бинарная, иногда даже «сенсационная» подача материала может вредить транс*людям, то предлагаем познакомиться с главой из книги «Whipping Girl» Джулии Серано.
Книга вышла в 2007 год и описывает актуальную ситуацию в медиа на тот момент, несмотря на это, фрагмент довольны интересный. И мы просто рады поделиться переводом Серано, так как ее вклад в теорию и практику трансфеминизма довольно значим. В переводе сохранена терминология авторки, сопровождаемая примечаниями переводчи_цы.
Мнение авторки текста может не совпадать с мнением Транс*Коалиции.
Перевод главы сделал_а Дима Передний, небинарная автор_ка и художница, телеграм-канал: @ nymph2.
“Девочка для битья: Транс женщина о сексизме и о том, как феминность сделали козой отпущения”, Джулия Серано (2007).
Часть 1. Транс/Гендерная теория
Глава 3. До и после: Классовые и телесные трансформации.
Жизни транссексуалов (так у автора — прим. пер.) полны препятствий: изоляция в детстве, отрицание, депрессия, каминг-аут и необходимость управлять нашим гендерным отличием в вовсе не гостеприимном мире. Нам приходится лавировать в правовой неопределённости, связанной с тем, какой “пол” указан в наших водительских правах и паспортах, каким туалетом мы можем безопасно воспользоваться и с кем нам дозволено вступать в брак. Многие из нас сталкиваются с дискриминацией по месту работы, с полицейским харрасментом и постоянными угрозами насилия. И тем не менее медиа очень мало освещают какие-либо из этих тем. Вместо этого теле-шоу и документальные фильмы о транссексуалах как правило фокусируются исключительно на одной стороне наших жизней — физическом переходе.
Кажется, такие программы с фокусом на переходе всегда следуют одному и тому же формату, включающему в себя скрупулёзные обсуждения всех задействованных медицинских процедур (гормоны, хирургия, электроэпиляция и т.д) и обязательно множество фотографий “до и после”. До того, как я сама сделала переход, эти программы казались мне предсказуемыми и стереотипными, но до определённой степени мне от них была и польза. Как человеку, который часто задумывался о смене пола (так у автора; сейчас предпочтительнее говорить о “переходе” — прим. пер.), они давали мне определённое понимание, к чему готовиться, если я сама пойду по этому пути. Но, конечно же, я была демографической аномалией. Очевидно, что эти шоу делались людьми и для людей, которые не идентифицировали себя с транс персоной из передачи и сами не рассматривали возможность коррекции пола (так у автора; сейчас предпочтительнее говорить “гендерно-аффирмативные процедуры” — прим. пер.). В ту пору я никогда специально не задавалась вопросом, почему у не-транс аудитории может быть такой сильный интерес к деталям транс-перехода и связанных с ним медицинских процедур.
Сегодня, когда я уже пять лет как открытая транссексуалка, я осознаю, что эти документальные фильмы и телепрограммы обнаруживают ещё более глубокую компульсивную потребность многих цис-сексуальных людей, которая выходит далеко за пределы природной любознательности и которая при рассмотрении транссекусальности направлена почти исключительно на физические аспекты транс-перехода. Как и у большинства транссексуалов, у меня полно ярких примеров этой тенденции. Во время “вопросов и ответов” на одном литературном мероприятии, после того, как я зачитала текст об убийстве транс женщины по имени Гвен Араухо (Gwen Araujo), кто-то из слушателей спросил меня, делала ли я электроэпиляцию на лице. После студенческого воркшопа, посвященного бинарным гендерным нормам и тому, как мы проецируем наши идеализированные представления о гендере на других людей, одна девушка задала мне несколько вопросов на тему, делала или не делала я “операцию по смене пола”. После запуска моего транс-каминг-аут-сайта я получила от незнакомца гневный мейл, с жалобой, что не повесила на сайте никаких фотографий “до и после”, как если бы раздела ответов и вопросов на 3,700 слов и мини-автобиографии на 4,500 слов, описывающих мой транс-опыт, не было достаточно, чтобы тот человек полностью осознал мою транссексуальность — ему нужно было увидеть конкретные изменения.
Конечно, не только незнакомцы хотят увидеть мои фотографии “до и после”. Когда друзья, коллеги или новые знакомые узнают, что я транс, они нередко спрашивают, нет ли у меня фотографии “до”, чтобы взглянуть — вдруг так удачно вышло, что я всегда ношу с собой фотку, где я мальчик, ну знаете, на всяк случай. Обычно я отвечаю, что до перехода я выглядела в точности так же, как и сейчас, только была мальчиком. Но, кажется, этот ответ их никогда до конца не удовлетворяет.
Что особенно поражает меня в этом желании увидеть фотографии “до и после” или услышать все кровавые подробности корректирующих процедур, так это то, как порой нагло ведут себя люди в этом отношении. Ведь в конце концов они же должны знать, как некомфортно мне было быть мужчиной, что это было трудной и часто жалкой частью моей жизни, так за каким лешим им требуется взглянуть на фотки из тех времён? По-моему, это так же безрассудно, как если бы я рассказала кому-то, что несколько лет назад страдала от депрессии, и в ответ меня бы спросили: “Оу, а можно взглянуть на фотки, как ты выглядела в те времена?”. И честное слово, что может быть более неуважительным и неуместным, чем спросить кого-то (тем более публично!), были ли над их гениталиями произведены какие-то медицинские процедуры. Так что же находит на этих в целом благонамеренных людей, которым так позарез нужно знать про физическую сторону моего перехода, что они даже готовы пренебречь обычной вежливостью и благоразумием?
Я и сама не до конца была уверена, пока два года назад эфир не заполнили реалити-шоу о мании на пластическую хирургию, такие как “Extreme Makeover”, “The Swan” и “I Want a Famous Face”. Казалось, эти шоу подпитывают в аудитории очень схожую жажду: лицезреть драматичный процесс физической трансформации, с обилием фотографий человека “до и после”. Также, примерно в то же время медиа стали активно освещать хирургию гастрошунтирования, и выходило много передач, в которых людей, описываемых как “пациенты с патологическим ожирением”, сопровождали через хирургические операции и стадию выздоровления, что завершалось, конечно же, обязательными фотографиями “до и после”, подчёркивающими, конкретно сколько веса сбросили эти люди. На канале Discovery Health даже есть серия передач “Пластическая хирургия: До и после”, и там часто сразу в одном эпизоде совмещают стандартные пластические операции и гастрошунтирование.
Меня особенно впечатлило в этих шоу то, как схожи они по формату со множеством виденных мной документальных фильмов о транссексуальности. В них показаны люди, которые так или иначе недовольны своим телом, сочувствующие и компетентные врачи, во всех подробностях описывающие предстоящие процедуры, кадры в больнице в день операции и сразу после неё, заключительная сцена после полного выздоровления, в которой пациенты говорят, как довольны результатами, и тут же рядом фотографии “до и после”, которые демонстрируют удивительную трансформацию во всей её полноте. Иногда эти шоу даже сопровождаются слегка тревожной музыкой, и вместе с драматичным закадровым голосом диктора это создаёт для зрителей такое впечатление, будто перед их глазами происходит что-то одновременно чудесное и запретное. Единственное существенное различие между многими документалками о транссексуальности и этими шоу о пластической хирургии заключается в том, что в случае первых требуется чуть большая предыстория и объяснение, почему вообще субъект хочет сменить свой пол (по-видимому, желание стать стройнее или более привлекательными не требует никаких объяснений).
Итак, почему же пластическая хирургия, гастрошунтирование и процедуры коррекции пола получают такую схожую трактовку в этих передачах? Не просто из-за того, что все они изображают передовые медицинские процедуры. В конце концов, множество шоу показывают самые разные медицинские технические приёмы и хирургические операции, но они в основном гораздо более серьёзные и менее сенсационалистские по своему тону. Также нельзя сказать, что зачарованность публики этими процедурами связана с их редкостью. Хотя коррекция пола по-прежнему сравнительная редкость, в 2004 году было произведено 9 миллионов 200 тысяч косметических пластических операций и примерно 140 тысяч операций по гастрошунтированию. Не может это быть и просто из-за того, что в этих шоу показана какая-либо трансформация. Каждый время от времени натыкается на программы “за кадром” о голливудских художниках по гриму и по костюму, способных кардинально изменить актёрскую внешность, но в них никогда не бывает того сенсационалисткого звучания, какое получают те другие типы трансформации. Также есть много передач о нехирургических перевоплощениях (например, “Queer Eye for the Straight Guy” и “What Not to Wear”), но как правило у них более расслабленный и информативный тон, они соблазняют аудиторию своей позицией “ты можешь сделать это сам” и контрастируют с гораздо более холодными по тону и вуайеристичными шоу о пластической хирургии и коррекции пола. И хотя женщина, сменившая цвет волос и стиль, или мужчина, сбривший бороду, претерпевают заметную трансформацию, иногда даже превращаясь визуально в совершенно другого человека, аудиторию не поощряют к тому, чтобы таращиться на их фотографии “до и после” так же, как это делается в случае пациентов пластической хирургии и курса коррекции пола.
Я бы сказала, основная причина того, что пластическая хирургия, гастрошунтирование и коррекция пола подаются в схожем сенсационалистском ключе, заключается в том, что люди пересекают классовую границу, обычно считающуюся непреодолимой: из непривлекательных в красивых, из толстых в худых, а в случае транссексуалов — из мужчин в женщин или из женщин в мужчин (сейчас принято говорить о трансмаскулинном и трансфеминном переходе, обозначая желаемые изменения внешности, а не идентичность, идентичность трансгендерного человека может быть мужской, женской, небинанарной и любой другой — прим. ред.).
Разумеется, привлекательность как классовая проблема распространяется на очень многое из того, что мы видим по ТВ: это определяет, кому достанется главная роль или роль объекта любви, а кто окажется соседом-ботаником или объектом для шуток. И хотя реклама может призывать нас покупать различные косметические товары, которые постепенно должны будут сделать нас гораздо привлекательнее, или услуги по диете и тренировкам, которые должны будут помочь нам сбросить те самые лишние десять, двадцать, даже сорок килограмм, всё же принято считать, что у всех нас есть определённые физические пределы, которые мы не способны пересечь — пределы, в целом определяющие наш социальный статус в плане привлекательности. По сути, огромные усилия, прикладываемые многими из нас для того, чтобы добиться относительно небольших улучшений в нашей внешности через тренировки, диеты и покупку косметических товаров, являются свидетельством того, как строго нас оценивают (или мы оцениваем других), основываясь на общепринятых стандартах красоты и размера. И поэтому когда кто-то всё же пересекает эту якобы непреодолимую границу, по сути, сменяя свой социальный класс с непривлекательного на сногсшибательный или с “патологически жирный” на худой, это может изменить то, как мы думаем о красоте и привлекательности.
Как транссексуалка я постоянно сталкиваюсь с этим феноменом, но только в отношении гендера. Видите вы это или нет, но большинство из нас очень по-разному ценят, обращаются и соотносятся с женщинами и мужчинами, хотя и необязательно осознанно или злонамеренно. Скорее эти предрассудки нам почти не видны, как и наши стандарты красоты и привлекательности, потому что они вплетены в нашу социальную структуру. Так, когда я говорю кому-то, что прежде была мужчиной, это сперва ошарашивает моих собеседников, будто им сложно примириться с тем, что кто-то, кажущийся от рождения женщиной, раньше мог быть тем, кого они привыкли представлять себе совершенно иначе. Тот факт, что одна и та же личность в разные моменты своей жизни может быть и мужчиной и женщиной, или и уродливой и красивой, бросает вызов общепринятому убеждению, что эти классы взаимоисключают друг друга и естественным образом разделены.
Встреча лицом к лицу с личностью, преодолевшей классовые барьеры гендера или привлекательности, может помочь нам увидеть, в какой степени наши собственные предубеждения, допущения и стереотипы и есть тот материал, из которых создаются эти классовые системы. Однако вместо того, чтобы ставить под сомнение наши собственные оценочные суждения или замечать то, как по-разному мы обращаемся с людьми в зависимости от их размера, красоты или гендера, большинство из нас рефлекторно реагируют на подобные ситуации таким образом, что классовые границы только укрепляются. Мы концентрируемся на предполагаемой “искусственности” той трансформации, которую прошёл человек. Если подчёркивать “искусственные” аспекты такой трансформации, тогда создаётся впечатление, что классовые барьеры сами по себе “естественны”, и такую границу нельзя было бы пересечь, если бы не современные медицинские технологии. Конечно, есть правда в том, что пластические операции и коррекция пола — это “искусственное”, но таковы опять же и велотренажёры, на которых мы занимаемся, увлажняющие крема против морщин, которыми мы измазываем себе лицо, осветлители для волос, одежда, которую мы покупаем, чтобы подчеркнуть фигуру, а также теле-шоу, фильмы, журналы, биллборды, закидывающие нас образами “идеального” гендера, размера и красоты, которые создают стандарты, каковым мы прежде всего и пытаемся соответствовать. Классовые системы, основанные на привлекательности и гендере, поразительно “искусственны”, но тем не менее таковыми изображаются только те практики, которые, как представляется, разрушают эти классы (вместо того, чтобы подтверждать их).
Шоу, показывающие пластическую хирургию, гастрошунтирование и коррекцию пола, сделаны так (осознанно или неосознанно), чтобы выделить и преувеличить якобы “искусственную” природу этих процедур, и таким образом дать аудитории возможность насладиться зрелищем этих трансформаций, при этом никогда не ставя под вопрос подлинность преодолеваемого классового барьера. Чем драматичнее перемена, тем неизбежно “искусственнее” будет казаться весь процесс. Вот почему шоу пластической хирургии редко показывают людей изначально привлекательных, хотя такие люди определённо представляют значительную часть тех, кто обращается за услугами пластического хирурга. И тех, кому нужно просто исправить нос или подтянуть живот, они тоже не зовут. Скорее эти передачи почти всегда показывают людей средней или малой привлекательности и тех, кто проходит несколько процедур одновременно, таким образом создавая наиболее драматичные и обширные изменения, какие только возможны.
Схожим образом, героями передач о коррекции пола редко оказываются очень феминные мужчины или очень маскулинные женщины, хотя этими категориям соотвествуют многие транс люди до перехода. Трансформация таких людей, совершающих переход в, соответственно, транс женщин и транс мужчин, выглядела бы недостаточно драматично. И тогда к тому же создалось бы впечатление, что коррекция пола всего лишь подтверждает “естественную” гендерную идентичность личности, в противоположность “искусственному” изменению биологического пола этого человека.
Возможно по этой причине чаще всего героями таких передач становятся транс женщины, в начале процесса выглядящие как маскулинные с виду мужчины. Есть дополнительные физические причины, по которым медиа фокусируются на транс женщинах, а не на транс мужчинах (плюс к тем, что я рассматриваю во второй главе). По сравнению с транс мужчинами, у транс женщин чаще возникает больше сложностей с тем, чтобы “сойти” за человека того пола, с которым они себя идентифицируют, и не только из-за ограниченных возможностей процесса перехода MTF в плане некоторых непоправимых последствий длительного воздействия тестостерона, но также из-за того, что люди в нашей культуре преимущественно обращают внимание на мужские (а не женские) сигналы, когда пытаются определить пол других людей. Следовательно, некоторые транс женщины нуждаются в большем количестве процедур, если хотят, чтобы их воспринимали серьёзно в гендере их идентичности. В телепрограммах о коррекции пола, которые я видела, транс женщины проходят не только через электроэпиляцию, заместительную гормональную терапию, хирургию нижней части тела, но и через менее распространённые процедуры, такие как хирургия верхней части тела, чтобы увеличить размер груди, усечение щитовидного хряща, чтобы уменьшить размер адамова яблока, и уроки постановки голоса, чтобы избавиться от низкого голоса. В таких шоу также часто показывают, как транс женщины работают с тренерами по движениям и с консультантами по моде, хотя я не совру, если скажу, что подавляющее большинство транс женщин никогда этим не занимается.
Сосредотачиваясь на транс людях, которые проходят множество медицинских процедур или берут уроки, чтобы стать “пассом” в гендере их идентичности, такие передачи делают невидимым множество тех транс мужчин и женщин, которые довольно легко получают “пасс” уже после одной только заместительной гормонотерапии или которые решают не проходить все процедуры, обычно ассоциируемые с транссексуальностью. Фокусировка в первую очередь на тех транс людях, которые проходят множество процедур во время своего перехода, позволяет не только показать более драматичную перемену — ту, которая укрепляет идею “искусственности” коррекции пола — но и способствует тому, чтобы аудитория продолжала думать, будто транс люди всего лишь подражают или изображают другой пол, а не выражают свою естественную гендерную идентичность или подсознательный пол (“subconscious sex”, авторский термин — прим. пер.).
Пожалуй, ничто в этих шоу так не укрепляет предположений аудитории о гендере и привлекательности, как “фотографии до и после”. Эти картинки созданы, чтобы особо подчеркнуть стереотипы. Герои передач о хирургии пластики и гастрошунтирования на своих фотографиях “до” почти всегда одеты в старомодную одежду и хмурятся, а на фотографиях “после” одеты нарядно и улыбаются, что усиливает ощущение, что они стали привлекательнее. В документальных фильмах о транссексуальных людях фотографии “до” почти всегда показывают транс женщин самым маскулинным образом из возможных: мальчиком во время спортивной игры или молодым человеком с бородой, в свадебном смокинге или в военной форме. Схожим образом, в случае транс мужчин среди фотографий часто оказывается кадр, где они одеты в платье по случаю дня рождения, или фотокарточки по случаю завершения учебного года, где у них длинные волосы. Предпочтение этим более стереотипным мужским и женским образам перед другими возможными фотографиями “до” (например, где люди выглядят более гендерно-вариативно или гендерно-нейтрально) отдаётся с той целью, чтобы подчеркнуть “естественность” пола, приписанного транс человеку при рождении, тем самым чрезмерно подчёркивая “искусственность” пола, с которым они себя идентифицируют.
В повседневной жизни на этих фотографиях “до и после” не всегда видна такая чёткая гендерная разница. Однажды у нас дома гостила подруга, которая знала меня только как женщину, и она впервые увидела наши с моей женой Дэни свадебные фотографии. Несмотря на то, что в кадре я внешне мужчина и одет в смокинг (мы поженились до моего физического перехода), я там не выгляжу очень маскулинно; вместо этого я выгляжу как маленький, длинноволосый, андрогинный мальчик, каким я и была. Кажется, мою подругу эти фотографии немного разочаровали. Она пробурчала: “Странно, один в один похоже на тебя, но только тут ты парень”. Так же, когда я впервые после перехода встречаюсь со своими старыми знакомыми, почти все они говорят, как это странно, что я кажусь им всё тем же человеком, но только теперь я женского пола. Как будто наша компульсивная потребность помещать женщин и мужчин в разные категории в нашем мозгу, видеть их как “противоположный” пол так сильна, что нам трудно представить, что человек может сменить свой пол, не став при этом каким-то образом совершенно другим человеком.
Сегодня, когда люди задают мне кучу вопросов о моей прошлой жизни мужчиной и о медицинских процедурах, способствовавших моему переходу в женщину, я понимаю, что они делают отчаянное и спланированное усилие, чтобы сохранить свои собственные предположения и стереотипы о гендере, вместо того чтобы мысленно открыться вероятности, что женщины и мужчины не представляют собой взаимоисключающие категории. Когда они просят меня показать мои фотографии “до” или спрашивают, как меня звали раньше, это происходит потому, что они пытаются увидеть меня мужчиной и таким образом обосновать моё существование через мой приписанный пол. А на моём физическом переходе они сосредотачиваются для того, чтобы представить женское во мне как продукт медицинской науки, вместо того, чтобы представить это как нечто настоящее, нечто, происходящее изнутри меня.
Я знаю, что многие в транс сообществе верят в пользу от этих телепрограмм и документальных фильмов о транссексуальных людях, что они дают нам немного большую видимость и редкую возможность появиться на экране не для комического эффекта. Но в действительности они добиваются лишь того, что сводят нас до наших физических переходов и анатомически “переделанных” тел. Другими словами, эти передачи объективируют нас. И хотя транс люди, каждый раз когда мы появляемся на ТВ, в некотором роде привыкли разрешать медиа использовать наши фотографии “до”, это только даёт цис-сексуальному обществу право и дальше предпочитать наш приписанный пол нашему подсознательному полу и гендерной идентичности. Если мы в самом деле хотим, чтобы нас воспринимали серьёзно в том гендере, с который мы себя идентифицируем, нам необходимо не только отказаться потакать компульсивной потребности цис-сексуальных людей классифицировать нас через наш приписанный пол, но и громко говорить о том, как они беспрерывно объективируют наши тела, отказываясь воспринимать серьёзно наши умы, наши личности и наши идентичности.
перевод: Дима Передний
телеграм-канал: @nymph2